Сцена четвертая.
АДЕЛАИДА.
Второго января 1957 года Огурцов бодро зашёл в кабинет и первым делом звонком вызвал секретаря Тосю Бурыгину.
―Пропечатайте мой приказ!―повелел исполняющий обязанности директора и, заложив руку за лацкан пиджака, стал диктовать.
―В связи с преклонным возрастом и не обеспечением выполнения указаний руководства, уволить, со второго января сего года с должности заведующей библиотекой Ромашкину Аделаиду Кузьминичну. Точка.
Бурыгина молча отпечатала приказ и словно тень, не шелестя бумагой, поднесла приказ на подпись.
―Лучше буду молчать, а то и я попаду под раздачу,―резонно подумала про себя испуганная Антонина.
По всему виду Огурцова было понятно, что он был настроен сверхрешительно и сверхугрозно. Чудище «обло» раздулось до «огромно» и стало лаять, в смысле действовать.
―Пригласите-ка ко мне,―здесь он невольно запнулся и Тося, не поняв кого, наивно спросила.
―Кого?―упирая на «О» с буквой «Г».
―Кого, ково!―передразнил Тосю Огурцов.
―Ну, энту как её? Из приказа―Ромашкову! Чёрт бы её побрал! У, я ей дам счас разнос! И познакомлю с приказом,―пролаял Серафим Иванович.
―Слушаюсь, Серафим Иванович!―по-военному отчеканила Бурыгина и вихрем вылетела из кабинета.
Через некоторое время появилась и Аделаида Кузьминична―слабое бессловесное существо. Упрятав глубоко глаза, она тихо открыла дверь и бесшумно зашла в кабинет.
―Ну, с, повеселились, сорвали сурьёзное мероприятие и рады! Что вы молчите? Вы же всё знали и способствовали подрыву моего авторитета. Не возражайте!―оглушил обвинениями бедную Аделаиду Огурцов.
Ромашкиной и в голову не пришло возражать, даже и не думала возражать, так как не знала, что и говорить? Да и напугалась она изрядно, увидев громоподобное выражение красного лица и молнии колючих глаз, опять же первого лица, хоть и временного, но всё-таки исполняющего обязанности самого директора.
―Я видел, как вы смеялись, когда я, как бедный Фауст по злой воле заговорщиков при всех трудящихся, да еще и в присутствии важных персон, опускался под сцену, можно сказать, в подземелье. Смеялись? Не отпирайтесь!―административно-театрально выжимал признание Серафим Иванович.
―Но ведь действительно было смешно. Я думала, что это ваша маскарадная находка для карнавального вечера,―робко и неуверенно возразила библитекарь.
―Ах, вот оно как! Моя задумка? Маскарад! А в ящике я летел―тоже моя задумка?―всё более распалялся, брызгая слюной, обладатель не такого уж серого вещества товарищ Огурцов.
―Уважаемый Серафим Иванович! Если я своим поведением задела вас, то ради Бога, извините меня. Это вышло случайно! Я совсем не хотела обидеть вас!―виновато и искренне проговорила Аделаида Кузьминична.
―Ну, нет, поздно! Раньше надо было следить за своим поведением. Вы же библиотекарь, проводник, так сказать всего культурного, а что на деле? Что вы пели на вечере? Я же вам давал указание вставить в песню…
―Романс,―скромно поправила Огурцова Аделаида Кузьминична.
―Какая разница! Вы и тут возражаете! Песня, романс, не всё ли равно. А дело то в дисциплине! После слов: «а я одна, совсем одна», я же просил, и даже лично вам указал подправить, и вставить политический, так сказать, подтекст: «с моим здоровым коллективом»! Что-то я не услышал этого, как вы выразились в романсе.
―Но я ведь пела на новогоднем карнавале другой романс. Решила, что романс «На небе светлая луна» не типичен, как вы изволили выразиться.
―Вот как? Это уже лучше, но всё равно плохо, не хорошо―самодовольно хмыкнул Огурцов и продолжал отчитывать бедное существо.
―Вам надо было изменение в ассортименте номера согласовать со мной. Что вы, сознательно я бы сказал, злостно не сделали, тем самым нарушили производственную дисциплину.
―Но я обговорила всё с Крыловой и она одобрила.
―Что?!―взорвалось красное лицо Огурцова.
―Что, кто, где, почему?―выстрелил в гневе исполняющий обязанности.
―Вы бы ещё с нашей уборщицей тётей Дусей согласовали. Не видано! Вы своими действиями проигнорировали руководство, лично подорвали мой личный авторитет! Вы хотя бы понимаете, чем это грозит лично вам?
―Честно говоря, не очень,―просто ответила напуганная Аделаида Кузьминична.
―Сейчас узнаете! Чем же вы заменили Луну на небе?
―Ни чем. Просто я не понимаю, о чём вы спрашиваете? Как можно заменить Луну на небосводе?
―Да я о песне, тьфу ты о романсе! Причём тут Луна? Что вы спели?―всё больше раздражаясь, продолжал допрашивать Серафим Иванович.
―Романс «Вальс ожидания, вальс обещания» Дунаевского и Есенина,―надеясь растопить нехорошее настроение директора, тихо произнесла Аделаида Кузьминична.
―Ну, это не плохо. Я понимаю поэт Дунаевский, композитор Есенин―узнаваемые имена, на слуху в культуре. Мы тоже, не лыком сшиты! Наслышаны! Но тема? Ожидание, обещание―не типичная. Когда весь советский, трудовой народ во главе с нашей родной партией строит социализм, да почти его построил, лично у меня на этот счёт сомнений нет, не обещает и не ожидает, что кто-то на блюдечке что-то принесёт, а строит конкретные заводы, дороги, свинофермы и прочее нужное для народа хозяйство, вы должны понимать, что ваши, так называемые унылые песенки-романсы, должны быть более жизнерадостными что ли! Брать людёв правдой и оптимизмой, новым настроем. А у вас «А» и «Б» сидели на трубе! Не сурьёзно всё это, не по ленински, не по партейному,―закончил свою длинную речь Серафим Иванович.
―Я подправлю репертуар,―еще тише, чем раньше сказала библиотекарь и всхлипнула.
Торопясь объявить решение до появления слёз, Огурцов жёстко отчеканил.
―Вы уволены! Я подписал приказ с камнем в душе, в смысле на шее. Сдадите все дела Лукашиной Марине Дмитриевне, отныне новой заведующей библиотекой. Вот так! А сами уже на досуге подумайте о своём поведении. Вы свободны. Всего как говорится хорошего,―и безжалостной властной рукой показал на дверь.
Аделаида Кузьминична, не в полной мере понимая, что же произошло, машинально, следуя многолетней привычке, шла по коридорам дома культуры в свою обитель―библиотеку, в свой прекрасный и родной мир книг, который она создавала всю свою жизнь. Её работа была и смыслом её жизни, и самой её жизнью.
Она тихо зашла в библиотеку, также тихо притворила дверь, села за свой стол и беззвучно заплакала. Жизнь кончилась, нет, точнее оборвалась! Впереди пустота.
Все невинно в Божьем мире,
Нет стыда, и нет греха.
Божья благость в каждой лире.
В каждом трепете стиха,
И в улыбках, и в лобзаньях,
И в кровавом буйстве мук,
И в полуночных свиданьях,
И в томлениях разлук.
Тот, кто знает ярость моря,
Ценит сладостный покой.
Только тот, кто ведал горе,
Стоит радости земной.
Смертный! Страстной полнотою
Каждый день свой оживляй,
Не склоняйся пред судьбой,
Наслаждайся и страдай.
Приказ вывесили в доме культуры на видное место, ровно в 10.00 часов по московскому времени, по тому времени, по которому жила вся наша огромная страна. А в 12.00 часов новая заведующая библиотекой Марина Дмитриевна Лукашина ни о чем, естественно не догадываясь, принимала дела у без вины виноватой бедной Аделаиды Кузьминичны, ставшей первой жертвой в большой игре коварного и мстительного исполняющего обязанности директора дома культуры имени В.И.Чапаева.
Сцена пятая.
АНТОНИНА АНТОНОВНА.
Товарищ Огурцов по-барски, но довольно быстро, хлопая изредка себя по карманам пиджака, ходил по кабинету. Он продолжал напряженно думать.
―Так, первый шаг сделан. Что делать дальше? Как реализовать план ответного справедливого возмездия? Так, надо сделать разнос и этой, так сказать, зелёной молодёжи. Возомнили себя хозяевами этого дома, да ещё и культуры в нём! По совместительству с энтим безобразием не выполняют мои установки и указания. Учат жизни! И кого?―философски рассуждал, обладатель не такого уж серого вещества Серафим Иванович.
Он нервно закурил, обдумывая кого бы вызвать на ковёр вторыми. И здесь нельзя было ошибиться.
Часы показывали тринадцать часов пятнадцать минут.
―Тося!―гавкнул Огурцов, затягиваясь глубоко папиросой.
Запыхавшись, в кабинет влетела испуганная секретарша.
―Кликали, Серафим Иванович?
―Кликали? Что за слово? Что за деревенский жаргон? Вы это прекращайте, не в деревне же, а в столице. Не кликал, а звал,―миролюбиво пожурил Огурцов.
―Вот что Тося! Давно хотел тебя спросить. А по взрослому то, как тебя звать―величать? А то Тося, как-то по детски. Надо поофициальней, как то посолидней. Вы же секретарь при мне, при должностном, так сказать, лице! Фасад директора, в конце концов. Ну, как тебя по взрослому величают, с папаньковым отчеством?
Тося испуганно заморгала глазами и неожиданно заревела самыми настоящими слезами, причитая.
―Ой, Серафим Иванович, простите меня глупую за всё! Ой, не выгоняйте меня, смилуйтесь,―завыла Тося.
―Да ты чё? С ума сошла! Кто тебя выгоняет? Я наоборот, хочу тебя приблизить ко мне. Ну, прекращай вопить!
―Дак вы меня не будете ругать? А я думала, настала моя очередь апосля Аделаиды Кузьминичны.
Огурцов с удовлетворением отметил, про себя, что его всё-таки кто-то боится. И это в его глазах поднимало и дополнительно придавало ему хамско-наглой уверенности в дальнейших своих неправедных делах.
―Нет, не буду! Но учтите товарищ Бурыгина, я не допущу подрыва своего личного авторитета. Никому! Понятно?
―Конечно, дорогой Серафим Иванович, я всё поняла,―всхлипивая, залопотала испуганная Тося.
―Ну, с, как вас по взрослому кличут? – вернулся к теме Огурцов.
―Таисия, Татьяна или как?―продолжал упорный Серафим, по отцу Иванович.
―Дык, Антонина я, Антоновна по батюшке,―наивно ответила Бурыгина.
―Ну, вот и славненько, теперь я всем прикажу звать тебя, как мою личную секретаршу и ближайшего помощника Антониной Антоновной. Ясно?
Тося пожала плечами и, хлопая глазами от непонимания, сказала по-армейски прямолинейно:
―Ясно! Товарищ директор!
―Так вот Антонина Антоновна, я пригласил вас для того, чтобы дать вам важное поручение, архиважное и архисекретное,―подняв палец к потолку, вполголоса загадочно проговорил Огурцов.
―Да, совершенно секретное! Знаю только я и ты! Больше никто!
―Что же это за задание?―Тося, вытянувшись в струнку, преданно по-собачьи впилась глазами в начальника.
Информация к размышлению.
Антонина с детства была очень впечатлительной натурой и мечтательницей от природы. Совсем недавно она жила в деревне, работала на ферме, доила коров.
Случай её забросил в Москву, где она стала работать, тоже случайно, в доме культуры. Она легко поддалась влиянию своего начальника, так как ей никогда не хватало уверенности в себе, зачатки силы воли только пробивались в её характере. По её представлению мужчины, а особенно, если они были маломальскими важными начальниками, были для неё небожителями. Это был тот предмет, в который она обязательно и беспричинно сильно влюблялась и без особого повода, магически очаровывалась не человеком, как таковым, а должностью, которую он занимал. Поэтому для неё все начальники были, если не святы, то однозначно всегда были правыми и справедливыми. А тут, обращение к ней от самого Огурцова, по имени и отчеству, да ещё и с секретным поручением! О! Всё это в сознании деревенской девушки поднимало её на недосягаемую для простых смертных высоту. После этого поведение машинистки кардинально изменилось и уже олицетворяло административно-командную значимость мелкого исполнителя на незначительной на первый взгляд должности. А архиважная роль, которую ей предлагали творчески сыграть в стенах дома культуры, добавляла ей ещё и романтики в архисекретном варианте.
―Сейчас пойдёшь в народ, я это образно тебе говорю! Ну, понарошку как бы! Пойдёшь в кружки, секции, хоры и узнаешь настрой коллектива, во-первых, к моему вчерашнему заявлению на карнавале, а во-вторых, к приказу об увольнении Мурашкиной.
―Ромашкиной!―поправила Антонина Антоновна.
―Да, сейчас уже без разницы. Она у нас уже не работает. И особенно узнай, как относятся к моему руководству Крылова, Кольцов, Усиков, фокусник Никифоров, и эти, два клоуна, забыл, как их?
―Сидоров и Николаев,―вставила Тося.
―Вот-вот, они, супчики! И всё, о чём они говорят, строго секретно доложить лично мне. Повторяю, поручение сие―архисекретно.
―Я поняла, Серафим Иванович. Можно выполнять?―обречённо для себя тихо сказала завербованныйсекретарь Бурыгина.
―Я им покажу, всех размажу! Но, спокойней Серафим, спокойней! Не торопись, всё надо продумать, и главное, получить освежованную информацию,―размышлял Огурцов.
У доски объявлений с приказом об увольнении Ромашкиной толпился и волновался народ.
―Надо обратиться к Василию Павловичу Телегину. Что за самоуправство?―возмутился Усиков.
―Да, самодуров у нас хватает,―тихо проговорил печальный Федор Петрович Миронов.
Многолетний и бессменный главный бухгалтер дома культуры был осторожным и боязливым человеком, если в оправдание сего вспомнить, что совсем недавно были другие времена. Не забылись еще ночные чёрные воронки, уносившие свои безвинные жертвы в никуда.
Подошла Леночка Крылова и всплеснула от удивления руками.
―Ах, какая мерзкая месть! Всё, я иду к Огурцову и всё ему скажу в глаза! Уволить Аделаиду Кузьминичну! За что?
―Доигрались,―были и такие, кто злорадно шипел из толпы.
―Говорили вам, что это до добра не доведёт. Не послушали. Вот, вам и «медведь на балу». Получили и поделом!―радовались те, кто всегда был прав и на стороне начальника.
Но это были единицы. Все в основном сочуствовали, охали, ахали и расходились с общим безликим мнением: «начальству виднее, а что мы можем сделать?» «Засланный казачок» Тося, покрутившись вокруг сослуживцев, вместе со всеми поохав и поахав, бросилась в кабинет директора доложить о первых результатах своего тайного и секретного расследования о настроении в коллективе.
Огурцов нервно курил, резко сбрасывая пепел с папиросы прямо на пол.
―Серафим Иванович к вам идут Крылова, Кольцов, Усиков.
Огурцов сначала струхнул, но потом, быстро оправившись, нарочито бодрясь, громко произнес.
―Ну, я им всыплю! Ну, а как остальные?
―Ну, а что остальные, говорят, начальству виднее и еще молодёжь доигралась,―без затей простодушно и беззлобно, вздохнувши, промолвила Тося.
―Вот-вот, правильно думают ответственные товарищи, видят все безобразия, которые тут развели. Составь список и мне на стол. Надо знать надежных людей.
―Еще про ведмедя говорили, что вот, мол, вам и ведмедь на балу.
―Это не страшно. Аллегория всё это! Сам научно проверил,―добродушно проговорил Огурцов.
―Чаво?―не поняла Бурыгина.
―Ну, это тебе не понять. Слово ученое, культурное. А с другими, уже местными аллегориями, я разберусь сам, апосля… Тося, то есть Антонина, как вас… по отцу-то?
―Антон, был у меня тятька,―прошептала секретарша.
―Да-да, я и говорю Антоновна. Сразу их не пущай. Пусть дожидаются. Скажешь у меня важные дела, жду звонка из ВЦСПС! Нет, скажешь, что из райкома партии. Выдержи их в предбанннике. Пусть охолонятся! А то, с пылу- жару, ещё с ними сам глядишь заполыхаешь. Да, и пусть почуствуют свою вину, канальи!
Тося выскочила из кабинета директора как-раз вовремя. Зелёная молодёжь, хлёстко прозванная Огурцовым канальей, решительно прорывалась в приёмную-предбанник.
продолжение следует...