Карнавальная ночь. Послесловие длиною в год. Часть 12

Сцена двадцатая.

СОВЕТЫ ПОСТОРОННЕГО.

Огурцов был полностью удовлетворён результатами заседания бюро райкома.

―Ох, и как, кстати, подвернулся этот Июньский пленум об антипартийной группе,―про себя радовался Серафим Иванович.

Вслух же приговаривал:

―А я что говорил! Так и случилось! Никто не ушёл от ответственности! Все получили за свои безобразия! И поделом, по заслугам!

И он в полной уверенности своей правоты продолжал административный террор в культурном учреждении, коим когда-то назывался дом культуры имени нашего дорогого Василия Ивановича.

После закрытия заседания бюро райкома прямо на выходе из зала заседаний Огурцова окликнул второй секретарь, и аккуратно взяв за локоток Серафима Ивановича, отвёл его в свой кабинет для беседы.

―Вот что, Серафим Иванович. Дело, как вы видите, закончилось даже лучше, чем вы и ожидали! Не правда-ли? ―загадочно заговорил Вольноветров.

―О, я очень, очень доволен Кэм Афанасьевич! Правда, в смысле истина, восторжествовала. Мы вывели наконец-то на чистую воду отщепенцев от партии и комсомолии!

―Вот именно! Но надо продолжать! Работать уже в плане выполнения принятых решений. Не за горами Новый год. Новогодние мероприятия, как вы понимаете, в это сложное время политической борьбы с приспешниками пресловутого культа, должны пройти на высоком идейно-воспитательном уровне, при личном вашем участии. Понимаете? Есть указание от самого Романова, ну, который из ЦК, чтобы это дело не пущать на самотек. А повести за собой! Возглавить, так сказать!

―Не извольте беспокоиться! Уж сейчас-то я развернусь! Мышь не проскочит! У меня словно крылья за спиной выросли! Я ж…!― захлебнулся слюной довольный Огурцов.

―Я их всех поувольняю к чёртовой матери!

―А вот этого, как раз делать и не надо. Партия чему учит? Надо воспитывать и перевоспитывать людей в нашем духе, а посему коллектив надо сохранить, но держать всё в «ежовых» рукавицах при полном контроле с вашей стороны. Да, и не мешало бы и вам показать пример личного участия в карнавале. Сейчас личный пример очень поощряется там наверху. Вот на это и Романов намекал,―по-панибратски обнимая за плечи Серафима Ивановича, ласково и мягко проговорил Вольноветров.

―Так я и так, самолично доклад, сценарий, контроль и прочее!―отрапортовал Огурцов.

―Нет не то! Доклад это хорошо! А вот неплохо было бы и со стороны искусства отличиться, выдать бы творческий сюрприз нашим идейным врагам!―заговорщически заливался соловьём Вольноветров.

―Утереть им и этой молодёжи нос. Да и яркое творчество завернуть,―безнадёжно посмотрел на оглупевшего Огурцова идеологический секретарь.

Временный «ИО» верноподданнически, по-собачьи, благоглупо смотрел на хозяина и не догадывался, что ему приказывают. До его серого вещества не доходило.

―Ну, какой, однако, вы не догадливый! Номерочек, какой нибудь культурный завернуть, так сказать, подготовить. Понимаете?―раздраженно продолжал проводить свою разьяснительную линию Вольноветров, рьяно, побуквенно выполняя указание высшего руководства о прямом участии коммунистов в культурно-массовых мероприятиях.

―Не понял?―озадаченно-глуповато посмотрел на второго Огурцов.

―Ну, что тут понимать! Вспомните, как ваш отец Бывалов Иван Иванович, прекрасно сочинил и исполнил в страшном тридцать восьмом году песню «О Волге». Завоевал первый приз. Припоминаете? Вспомнили? А…? Как там…? «Много песен про Волгу пропето!» А? «Красавица народная, широка, глубока», ну, и так далее! Просто! Спел и первый приз в кармане, почёт, уважение, заслуги перед партией!

―Зазвенела над Волгой-рекой…! Да, да помню!―фальшиво допел-согласился Огурцов.

―Вот и ты прозвенишь, как отец, но уже над Москвой-рекой!

―Вы думаете, что и я должен, как отец? Того, прозвенеть? Ну, что-то спеть?―не уверенно спросил, завядший на корню от такой идеи Огурцов.

―Не обязательно песню, можно танец, стих, басню! Но, чтобы обязательно, что-то было из личной самодеятельности. Сюрприз для всех! Что, мол, и мы не лыком щи хлебаем. Надо показать всем, что коммунист, руководитель и культура―всё это может быть в одном лице. И лицо―вот оно! Ваше Серафим Иванович! Неожиданно, эффектно, броско, захватывающе! Я уверен, вы справитесь с поручением ЦК! У вас такие глаза!―невпопад, но очень убедительно и страстно выпалил в заключение Вольноветров.

―Вы ещё больше обретёте, как его…, этого…, ну, личного авторитета, вот, среди кругов интеллигенции и людей от культуры и прочих деятелей нашего искусства!

Да, чего-чего, а такого предложения Серафим Иванович не ожидал.

―Ни хрена себе―номерочек самодеятельности лично изобразить!

Но он знал, что рекомендации вышестоящих партийных органов приравнивались к обязательному исполнению. Сдохни, а выполни! Что для партии жизнь рядового члена? Ничто! А идея―все! Отказаться, ну не было никакой возможности! Нельзя с! Это был закон внутрипартийной жизни: никогда не приказывали, а вот всегда, мягко так, рекомендовали, что было сравнимо с самым жёстким приказом.

―Ну! Что мне передать в ЦК Аркадию Воландовичу? Наверху ждут!―указательный палец Вольноветрова устремился к потолку.

―Я должен…?!―в растяжку вслух пробормотал не уверенно Огурцов, а про себя, и только для себя, добавил: «ещё подумать», но вслух не произнёс, испугался.

― Вот и славненько! Долг, должен―это самое главное для коммуниста, крупного руководителя, деятеля культпросвета и кинематографа, несущего свет в массы! Луч света в тёмном царстве! Вот вы кто!―обрадованно воскликнул Вольноветров, похлопывая по плечу Серафима Ивановича и активно подталкивая его к выходу из кабинета.

―Но я не уверен! Как бы чего не вышло? А то получится, как с моим отцом―прославили на всю страну!

―Не беспокойтесь! У нас всегда были перегибы в культуре, особенно в кино. Но мы с этим успешно боремся, исправляем ляпы творческой отсебятины. Вот и решение бюро райкома хороший пример. Прищучили ваших обидчиков. Не переживайте. В этот раз всё на самом высшем контроле. Мы этого не допустим. Вы поняли, о чём я говорю? Только подберите хороший репертуар. Я имею в виду песню, арию. Посерьёзней, посолидней! Советую―из классики. Тут без проигрыша! Мы подскажем определённым товарищам из органов, что подобрать. Вы меня понимаете? Готовьтесь к карнавалу. На этот раз он должен быть вашим бенефисом. Все ахнут! Огурцов и искусство, директор и серьёзная, например ария. Несовместимо! А вы тут, как тут! Со своим номерочком от искусства!

Повисла пауза.

―За вашим учреждением от комсомола кажется, закреплён Лукашин Евгений Михайлович. Хоть и молодой, но очень, очень серьёзный и перспективный комсомол. Будем двигать его и дальше.

―Да, да, его мамаша у меня уже работает завбиблиотекой. Мы с Лукашиными уже давно почти на одной ноге.

―Ну, это лишнее. Всё-таки он ещё очень молод, но мы дадим ему определённые секретные инструкции по проведению культурно-массовых и прочих мероприятий с массами. Пусть набирается опыта.

―Слушаюсь! Буду стараться и свою лепту, в смысле песню вставлю в саморепертуар. Короче, в ассортимент! Отрепертуарим по полному меню!―отрапортовал уже более-менее оправившийся от испуга временно исполняющий обязанности директора.

―Ну, а на Александрова Гришку вы не обижайтесь. Кино действительно вышло смешное, задиристое. Сатира! Ну, переврал маненько! С кем не бывает? Искусство, кино, артисточки, то да сё! Одним словом комедия―«Волга-Волга», так сказать. Смотрите в корень. Выделяйте главное! Ваш отец, несмотря ни-на что, завоевал первый приз! А вот это и есть главное! А затем и Москва, и женитьба, квартира, персональное авто, успешная карьера, авторитет! А вы, комедия! Будьте выше всяких предрассудков. Зри в корни! Правильно сказал наш главный сатирик Козьма Салтыков, мать его Щедрин! Выше голову! Но пассаран! Они не пройдут!―пафосно закончил речь-монолог районный идеолог, второй человек в местной партийной иерархии, закрывая дверь за Огурцовым.

Ошалелый Серафим стоял в приёмной, тупо-слепо глядя на зрелую типовую по форме секретаршу.

―Во, влип я с этой культурой! Петь ещё надо! И лично! Мало им доклада? Да ещё и по предписанию сверху.

Тут неожиданно снова открылась дверь и голова Вольноветрова, просунувшись в полуоткрытое пространство, серьёзно отчеканила:

―Да, вот ещё! Вспомнил! Считайте товарищ Огурцов это важным партийным заданием. Вы лично отвечаете головой и партбилетом. Имейте ввиду. И даже не перед райкомом, а перед ЦК.

Дверь закрылась! Говорящая голова исчезла. И только атмосфера жуткой серьёзности партийного поручения осталась и витала в пространстве совсем в немаленькой, приёмной, до боли угнетая обладателя серого вещества, работника от культуры, сына знаменитого Бывалова, которого незаслуженно обидно прославили в кинофильме «Волга-Волга» в 1938 году товарища Огурцова, временного руководителя «чапаевки».

―Как и что главное петь? Да ещё держать всё в секрете! Сюрприз для всех! Вот он―певец―сам директор Огурцов,―печально думал думу Серафим.

С одной стороны он не понимал, зачем ему лично участвовать в самодеятельности? Доклад―привычное дело. С другой стороны он понимал, что это партпоручение―дать личный живой пример, показать, что и чиновники могут быть артистами не хуже, а может и лучше других.

―Что ж, будем готовиться. Цели определены, задачи поставлены, за работу товарищи!―оптимистично и заученно, где наше не пропадало, подумал Огурцов, и смело зашагал в «чапаевку».

―Надо доказать, что и мы не лыком шиты! Я им спою! Утру нос этим Крыловым, Кольцовым, примкнувшим Усиковым! Сюрприз! Будет им сюрприз! Но доклад―это святое, это обязательно. Главное, что бюро одобрило мою неутомимую деятельность на благо партии.

Сцена двадцать первая.

ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ.

В свете исторических партийных решений Огурцов взошёл-взлетел в храм культуры полным победителем. Мессия, не меньше! Его деятельность была поддержана и поощрена самой большой на тот момент властью. Он был на белом коне с саблей и щитом. Его бюрократический талант стал раскрываться с ещё большим размахом, захватывая до сих пор нетронутые им сферы культуры, искусства и бытового хозяйства, как говорится, не осталось той дыры, куда не заглянул бы своим зорким оком, а проще не сунул свой нос, исполняющий обязанности директора. И всегда непременно он находил там крупные недостатки и промахи. Серафим Иванович был всегда резко категоричен, не удовлетворён происходящим и неутомим в искоренении перегибов. Приказы с выговорами сыпались, как из рога изобилия. Все были напуганы. Вот они последствия самой лучшей новогодней ночи, прозванной в народе «карнавальной». Но никто не предполагал таких последствий, которые последовали в январе 1957 года. Уволить комсомольцев он побоялся, учитывая и рекомендации райкома о перевоспитании последних. А вот перевоспитанием он стал заниматься рьяно, как он это понимал и умел, с утра, до вечера, вызывая на «ковёр», устраивая разборы, разносы, скандалы и прочее из широкого арсенала воспитательных мер.

О коммунистах я уже и молчу. Фокусник Никифоров и клоуны Сидоров и Николаев ушли в глубокое подполье с собственными думами и мыслями о превратностях судьбы, боясь, даже дома на кухне, родным и самым близким людям, сказать что-либо о самодурстве Огурцова, не говоря уже о более высоком руководстве с их историческими решениями.

Антонина Антоновна уже не была той милой Тосей Бурыгиной, простушкой-хохотушкой и деревенщиной. Она стала первой помощницей Серафима Ивановича, как говорится его строгим оком и правой рукой и скоро, наверное, и верной женой. Талант обольстительницы, природная сообразительность, женская хитрость и интуиция, и не в малой степени серое вещество начальника сделали своё дело. Серафим Иванович был надёжно прикормлен и приручен.

Сам Огурцов, конечно, думал по-другому. Он пока ни о чём не догадывался и не подозревал, что попал в ловко расставленные женские сети. Многие мужчины думали так же, выдавая своё желаемое за действительное. Но, увы! Они почти всегда заблуждались. Реалии были на стороне тонких, чутких и милых женщин. Ах! Скольких строптивых они так приручили: мальчиков, юношей, мужчин и прочих, считающих себя той первой и сильной половиной человечества.

Неумолимо приближался Новый 1958 год и с мерой его приближения, нарастало давление товарища Огурцова.

На расширенном совещании актива дома культуры были даны чёткие установки по проведению Новогодней ночи. А именно, в обязательном порядке доклад об итогах работы дома, включая и подраздел, посвященный итогам 1956 года, который был коварно сорван и не доведён до трудящихся масс в предыдущем новогоднем мероприятии усилиями антипартийной группы, научно-познавательная лекция Никодилова в новом расширенном варианте, прошлогодний вариант которой был прерван на творческом излёте, примкнувшим к банде Усиковым.

―Тему он подберёт сам, но с учётом уже указаний райкома комсомола и партии,―строго проговорил Огурцов.

―Далее художественная самодеятельность силами артистов и статистов дэка с выходом в финале деда Мороза, Снегурочки, зажиганием ёлки и сюрприза.

Все вопросительно уставились на блаженного Серафима, надеясь получить комментарии.

Но, увы, их не последовало.

Довольный Огурцов важно прошёлся по кабинету, как-бы продолжая паузу, запустив левую руку за лацкан пиджака, наслаждаясь неожиданно произведённым эффектом.

―Да-да, не удивляйтесь, будет и сюрприз, так сказать, в свете решений! Задание партии! Архисекретное?!―загадочно, таинственно и туманно проговорил Огурцов.

―Господи, ещё и секретный сюрприз! Достаточно и двойного доклада с расширенной лекцией,―подумали оппозиционеры, недоумённо выходя из кабинета.

Оппозиция и антипартийная группа с примкнувшим к ней по воле партии Усиковым, вели, если можно так выразиться, подпольную тайную скрытую от чужих глаз работу.

Молодёжь, конечно, была удручена решением райкома, но только не подавлена, так как все без исключения были искренне уверены в своей правоте и также искренне возмущены самоуправством и самодурством временно победившего Огурцова на волне политического оргазма, если можно так было назвать то политическое шоу, которое было разыграно в райкоме после исторического Июньского пленума ЦК.

Оппозиция в лице Крыловой, Кольцова, Кубанцева, Батурина была особенно активна. По тактическим соображениям они во всём соглашались с директором, даже и заискивали перед ним и, особенно с Тосей Бурыгиной, которая стала номенклатурой самого Огурцова.

Комсомольцы молча стояли на своём и делали своё правое дело, всяческими путями изыскивая любую возможность добиться желаемого результата, но так, чтобы временный директор считал, что, в конечном счете, это продукт его неутомимой созидательной деятельности.

Антипартийная же группа фокусника замкнулась в себе, но в тайне сочувствовала и поддерживала все действия оппозиционеров. Артисты занимались творчеством и оттачивали своё профессиональное мастерство в номерах, не входя даже в контакт с исполняющим обязанности директора. Вернее, боясь входить с ним в обозначенный контакт. По их мнению, и оно было обоснованно, он мог бы вызвать нежелательную реакцию или спровоцированный скандал со стороны всесильного Огурцова. Его не выдержанность и высокомерие, быстро и нагло приумноженные им после победоносного бюро, когда он свою персону занёс в когорту верных революционеров-ленинцев и старых партийцев стали угрожающими для окружающих.

Остальные работники дома культуры заняли выжидательную позицию нейтрального не вмешательства, сочувствуя, безусловно, оппозиции и в меньшей степени фокуснику и клоунам, но усвоивших строгий урок―не перечить начальству, особенно, если это касалось политических установок и прочих партийных линий.

Молодой человек Евгений Михайлович Лукашин был закреплён решением районного комитета комсомола Бабушкинского района ответственным за подготовку, проведение и контроль за деятельностью творческого коллектива при проведении карнавала в Новом 1958 году. Лукашина назначили и потому, что его мировая мама Марина Дмитриевна работала уже более полугода в дэка на должности заведующей библиотекой и была опять же номенклатурой от самого Огурцова.

В душе и в помыслах Марина Дмитриевна была на стороне молодёжи и старых коммунистов, но, помня ещё недавние сталинские времена, была очень осторожна и свои мысли высказывала лишь самому близкому человеку―своему сыну.

Бюро райкома ВЛКСМ не стало принимать радикальных мер к комсомольцам дома культуры, отложив решение вопроса на 1958 год. По итогам предстоящего новогоднего мероприятия решено было принять и окончательное решение. Всё это было проведено в жизнь не без усилий члена бюро райкома комсомола Лукашина Евгения Михайловича и его старых закадычных друзей, проживающих с ним в одном из московских двориков Миши, Паши и Саши, которые также входили в состав районного бюро и имели там определённое влияние.

Как ни старался первый секретарь райкома комсомола провести свою линию, определённую старшими товарищами по партии, ничего у него из этой затеи не получилось. Только Крыловой и Кольцову вынесли устное предупреждение с занесением в протокол и поставили на вид. Только это и удалось провести первому секретарю по районному комсомолу с другими ретивыми комитетчиками, приближёнными к комсомольскому трону. Памятуя о том, что было принято решение бюро райкома, а его надо было выполнять, ну, может и не в полной мере, но прореагировать строго это обязательно, первый секретарь для его выполнения приложил невероятные усилия. Даже стучал по столу кулаком и громко кричал, краснея и потея от напряжения. Но молодёжь выстояла, выдержав многочасовой напор ответственного лица, и не поддержала его позицию, оставив заранее подготовленное решение с большим носом.

Уныло поставив галочку, что бюро, как мероприятие проведено, райком комсомола временно до лучших времён успокоился. Только Ипполит Георгиевич не был удовлетворён ходом комсомольского бюро и решил от партии решительно вмешаться. Но, увы, судьба распорядилась по иному. Его планово вдруг отправили учиться в Ленинград в высшую партийную школу, что в те времена приравнивалось к получению высшего образования. А так как он был ещё и холостяком, и вообще ни чем и ни кем необременённым в Москве. А в Ленинграде у него жили и родители (они пережили блокаду, а Ипполит ещё маленьким ребёнком двенадцати лет от роду был отослан в Москву к своим дальним родственникам, да и остался здесь), то его судьба-учёба быстро и решилась, так сказать опять же планово.

Планировали направить на учёбу, а это ни много, ни мало, а всё-таки два года, Вольноветрова, у которого не было высшего образования. Но последний удачно открутился, используя и свои тайные связи по любовной, так сказать, линии. Связи в советское, да и в наше время играют пока решающую роль и были просто необходимы для решения в своих интересах, как исторических производственных и общественных, так и для судьбоносных личных и бытовых проблем.

Итак, что произошло, то и произошло!

Инструктор райкома партии чудесным проведением был отправлен на партийную учебу в северную столицу на два года. Это обстоятельство благотворно повлияло на жизнь и судьбу комсомольцев дома культуры имени комдива и на нашу правдивую и забавную историю

Как-то незаметно, в трудах и делах, быстро пробежало время и уже очередной, не менее исторический пленум ЦК, состоялся осенью в октябре 1957 года. Казалось бы, ни чем не примечательный и не относящийся впрямую к нашей весёлой истории пленум впоследствии своими решениями неожиданно сыграл судьбоносную роль в новогоднем карнавале.

На пленуме Хрущёв коварно снял нашего прославленного маршала Победы Георгия Константиновича Жукова с поста Министра обороны. Дополнительно к снятию с поста его до кучи вывели и из состава ЦК КПСС.

А в остальном, как пелось в легкомысленной песенке в исполнении Леонида Утёсова: «всё хорошо прекрасная маркиза, всё хорошо, как никогда…!»

Да, умом Россию не понять!

Справка для читателя.

29 октября 1957 года состоялся Пленум ЦК КПСС с повесткой: «Об улучшении партийно-политической работы в Советской армии и Военно-Морском флоте».

Пленум вывел Г.К. Жукова из состава членов президиума ЦК КПСС и членов ЦК КПСС. 27 октября 1957 года в газете «Правда» сообщалось об освобождении с должности Министра обороны Г.К.Жукова и назначении Р.Я. Малиновского.

В постановлении Пленума ЦК КПСС сказано: «Г.К. Жуков нарушал ленинские, партийные принципы руководства Вооруженными Силами, проводил линию на свёртывание работы парторганов, политорганов и Военных Советов, на ликвидацию руководства и контроля над Армией и Флотом со стороны партии, её ЦК и правительства.

До нового Нового 1958 года оставалось только два месяца: ноябрь и декабрь.

Подготовка шла, но общей концепции вечера выработано не было. Огурцов и Никодилов, опираясь на деревенско-крестьянскую интеллигенцию в лице Антонины Бурыгиной и так называемое «болото», близкое по духу к руководящей линии начальства пока молчали. Огромное значение на работников дома оказало историческое решение бюро райкома партии: «одобрить, проводимую исполняющим обязанности директора товарищем Огурцовым С.И. деятельность на воспитание…» и прочее. С учётом поддержки вышестоящего начальства в светлой голове Огурцова выкристаллизовывались определённые замыслы―мыслишки по масштабу, которые он хотел провести в жизнь. На первое―отчётный доклад за два года, на второе―лекция Никодилова «Одиноки ли мы во Вселенной» с освещением темы Марса! А далее всё остальное: торжественный сводный хор из лучших передовиков производства, сельского хозяйства, промышленности и той же, культуры. Приветственные речи ветеранов культуры. Балет―отрывок из бессмертного «Лебединого озера», и только умирающий лебедь! Даже не танец четырёх лебедей, на чём упорно настаивала наивная Тося. Но Серафим Иванович, поддержанный Никодиловым, заметил:

―Восемь голых ног на сцене очень много! Перебор, в смысле чересчур! Две ещё, куда ни шло. Необходим сурьёз, а не голые ноги,―категорично отрезал предложение Бурыгиной Огурцов.

―Затем выступление фокусника Никифорова с последующим обязательным разоблачением фокусов с позиций диалектического материализма, что чуда никакого нет! Всё просто и объяснимо. Никаких чудес! Разоблачать же будут никто иные, как члены антипартийной группы Николаев и Сидоров. А чтобы было веселее и красочней, и наиболее правдоподобно, Тип и Топ будут одеты в клоуновские костюмы,―опять же внёс предложение неутомимый Серафим Иванович, что и было одобрено молчанием присутствующих работников в массе своей составляющих, так называемое «болото».

―Молчание―золото!―любил повторять Серафим Иванович.

―А почему?―задавал он вопрос, обращаясь к кому-то там наверху.

И сам же себе отвечал:

―А потому, что оно означает согласие!

Да, попробуй не согласись с директором! Это чревато, как минимум окриком и строгим взглядом. О максимуме―все боялись даже подумать.

Все видели и читали постановление бюро райкома партии. Оно было четвёртого июля 1957 года торжественно размещено на видном месте в дэка, рядом с бюстом белого гипсового пролетарского вождя товарища Ленина. Вот уже четыре месяца, сей документ, напечатанный специально крупными буквами, с подчёркнутыми красным карандашом словами и предложениями в деревянной золочёной рамке висел на самом почётном партийном месте: в уголке деятеля культуры. Он напоминал работникам дома о возможном возмездии, если чего не так. О высоком партийном контроле по руководству за деятельностью этих же деятелей культуры, искусства, кинематографа, как партийных, так, и в особенности беспартийных. Хотя большой разницы не было. Постановление придавливало своим авторитетом всех и вся, и преувеличивала до возвеличивания лишь одного человека―первого руководителя действующей системы, а именно нашего дорогого, но пока временно исполняющего обязанности директора Серафима Ивановича.

После вывески постановления в культурном уголке обязанностью каждого работника дома от тёти Дуси-уборщицы, Меланьи-гардеробщицы, полотёра дяди Васи до самой Антонины Антоновны Бурыгиной было ежедневно и ежечасно высказывать добрые слова о чутком руководстве со стороны Огурцова, о его самоотверженном труде на благо культуры и в целом на благо советского народа, не ограничиваясь районными масштабами. Золочёная рама с постановлением внутри была украшена искусственными цветами. Но иногда в больших вазах стояли и живые цветы. Бюст Ленина, выпестованный рукой умелого, но неизвестного местного скульптора-ваятеля стоял с левой стороны от постановления, а под ним, опять же по указанию Серафима Ивановича, был начертан лозунг: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!», как бы утверждая, навечно, что такое творчество, как в скульптуре, так и в культуре будет навсегда ленинским! И главное, под этим бессмертным высказыванием стояла фамилия автора: «Н.С.Хрущёв!», с восклицательным знаком на конце. А появилась эта фамилия не просто так, а по указанию Огурцова. На невинный вопрос полотёра дяди Васи: «А кто это так хорошо сказал?», Серафим Иванович, не задумываясь, брякнул: «Кто, Кто? Хрущёв! Больше некому! Темнота!», и дал высочайшее указание художнику дописать важную фамилию и обязательно с восклицательным знаком.

―Чтоб выделялась,―просто для всех объяснил Серафим Иванович.

Бурная деятельность Огурцова не знала границ. Его инициатива била ключём и всё по голове, точно в цель! Воодушевлённый «ИО» решил лично украсить новогодний зал и особенно сцену, где будут происходить все культурные мероприятия новогоднего действа.

На его демократический простой вопрос:

―Ну, что товарищи, какие есть предложения по партийно-политическому оформлению зала к Новому году? Чем будем в первую голову украшать?

Последовало глубокое разочарованное молчание. Но это молчание не было согласием, потому что, что-либо партийно-политическое людьми нормальными и даже не совсем, воспринималось, как что-то лишнее, тормозящее, отжившее, не то что забытое старое или уважаемое древнее, а всем изрядно надоевшее, вызывающее мозговую искомину и лицевое недоумение.

Ну, что они могли сказать Огурцову, эти зависимые от него лично и от социалистического режима милые и добрые люди, судьбой и работой привязанные к последнему или может быть предпоследнему из «могикан» племени чиновников и бюрократов?

Все дружно, но в разнобой пробурчали:

―Конечно ёлка!

―Нет!―категорически возразил Огурцов, продолжая игру в кошки-мышки.

―Дед Мороз со Снегуркой!

―Опять нет!―настаивал Серафим Иванович.

―Звёздочки, серпантин, игрушки!―предлагали варианты украшения зала присутствующие.

―Нет, нет и ещё раз нет!―радостно воскликнул Огурцов.

―Конечно, всё, что вы предложили, должно быть. Я это понимаю. Не дурак! Но вы не сказали главного!

Повисла пауза. Огурцов самодовольно осмотрел присутствующих и, сделав затем серьёзное лицо, провозгласил:

―В центре сцены на стене повесим нашего дорогого, любимого и великого полководца Гражданской войны и зачинателя нашего домового имени товарища Чапаева Василия Ивановича!

―Превосходно! Обязательно надо повесить! Какая свежая идея! Как пиво! Кто-бы мог подумать? Это и серьёзно, и как-то мобилизует массы! Новый год, но не забывайте и об империалистическом окружении. Обязательно повесить Василия Ивановича!― угодливо расшаркался в комплиментах Яков Филиппович, лектор по распространению.

―Для усиления эффекта моей лекции Серафим Иванович я бы предложил, на дверях, извините, туалетов повесить таблички: на мужском―бога войны «Марса», а на женском, я извиняюсь, обнажённую богиню «Венеру»,―вклинился со своим творчеством Никодилов.

―Нет, нет! Это лишнее!―отреагировал Огурцов.

―Серафим Иванович! Но, вы же одобрили ранее,―заскулил Никодилов.

―Я по поводу обнажёной натуры гражданки Венеры. Приоденьте! А так всё нормально. Я―за!―повисла пауза.

Таких предложений не ожидал никто.

―Ну, что? Культура? Если больше предложений нет, то за работу товарищи!―бросил лозунг в массы, заканчивая свою околокультурную реплику, борец за чистоту нравов временный директор Огурцов.

―Времени на раскачку нет, а что осталось, то в обрез,―догнал и окончательно доконал крылатой фразой, выходящих из кабинета работников директор.

―Вот именно! Всё в обрез! Взял бы я этот обрез, да из его―самого главного! «Та-Та-Та!»,―уже в коридоре разразился словесной автоматной очередью Гриша Кольцов.

―Успокойся Гриша! Всё сделаем, как хочет Огурцов, но в новогоднем, так сказать смысле,―обрадованный новой идеей воскликнул инструктор от районного комсомола Евгений Лукашин.

Своим открытием он поделился с комсомольской оппозицией и с примкнувшим Усиковым.

Все дружно засмеялись. Одобрение было получено!

Продолжение следует...