Сцена первая. Ипполит.

СЦЕНА ПЕРВАЯ. ИППОЛИТ.

Год прошел у Ипполита Георгиевича Вяземского-Осколкова в личном плане очень не просто, можно даже смело сказать препротивно. Тот удар, который он получил от Нади, своей почти невесты, как он ее считал, разбил все его планы на будущее. И он растерялся, он потерял уверенность в себе, он не знал, что же теперь делать? Его все время мучил один и тот же вопрос.

— Почему это произошло? — ответа пока он не находил.

По службе все шло своим чередом и ничего примечательного не произошло.

Ипполит по-прежнему работал на старой работе и по-прежнему руководил небольшим коллективом из семи человек, большинство из которых были женщины бальзаковского возраста. Его отдел много что-то писал, отсылал, принимал, печатал, размножал, в общем, чем-то занимались, хотя неопытному взгляду трудно было определить результат их конечной деятельности.

Ипполиту в это время было полных 46 лет. Про этот возраст можно говорить или уже 46, или еще 46, как кому понравиться. Но по его солидности и важности, серьезности, а также занимаемого положения, года тянули на твердое беззаговорочное «УЖЕ 46».

Ровно в 13 часов 47 минут Ипполит Георгиевич сидел в своем любимом кресле у себя в квартире, в позе мыслителя, подперев рукой, подбородок и размышляя о превратностях судьбы, его судьбы за прошедший отчетный год. Подводить итоги помесячно, поквартально, ежегодно для него это было так естественно, так необходимо, как для всех нас обычных людей справлять нужду большую или малую.

— Да, год прошел и что у нас в балансе? Нуль, полный нуль. Потерял любимую женщину. И как это все нелепо получилось. Под Новый год прямо из стойла увели. И кто? Какой-то московский докторишка, прощелыга, старый холостяк, человек без принципов, ловелас…, — у Ипполита от возмущения не хватало слов.

— А Надя! Не ожидал от нее такого подарка. И что за диво — выскочка из Москвы. По сравнению со мной просто ничто. Благо, что сунули его в самолет вместо багажа и адреса совпали. Интересно, куда смотрит руководство аэрофлота, когда на борт садят совершенно невменяемого, вдрызг пьяного пассажира. Безобразие, до чего докатились! Но одного не пойму, почему Надя, такая серьезная женщина, учитель литературы предпочла Его Мне! Ведь у меня трехкомнатная квартира в центре Ленинграда, новая машина Жигули последней модели, наконец, солидное положение, работаю на ответственной должности не в последнем министерстве. Во всем характеризуюсь положительно, имею грамоту от министра и благодарность от парткома. Член КПСС со стажем. Чего еще нужно для счастья? Любовь! Так мы и так любили! И вдруг раз, и все за какие-то два-три часа закончилось. Живи, радуйся, создавай семейный очаг, размножайся. Ан нет. Нам нужно приключений на свою… — тут Ипполит остановил свои разгоряченные мысли-скакуны и сменил положение.

Убрав руку с подбородка и не много подавшись вперед, он наклонился и обхватил голову уже обеими руками. Любимой он не встретил, семейный очаг не создал, друзей не приобрел, Новый год встречает один!

— Дожил! — грустно подумал Ипполит.

— Почему мне не везет? Почему везет всяким проходимцам, таким, как этот докторишка-ветеринар.

Ипполит Георгиевич тяжело встал, включил телевизор и не обращая внимание, что там показывают, подошел к окну. На улице было бело. Пушистые снежинки медленно кружились в зачарованном волшебном вальсе. Разноцветные огоньки иллюминации мелькали на елке, заботливо поставленной работниками местного ЖЭКа прямо во дворе. Все располагало к празднику. Детвора радостно носилась по льду, залитого здесь же катка. Но на душе Ипполита было сумрачно и невесело. Он не понимал, почему судьба одной рукой ему дает, а другой безжалостно отбирает.

И вдруг до его слуха донеслась приятная мелодия. По телевизору неизвестный ему автор исполнял под гитару мелодичную лирическую песню. Мелодия и песня были так созвучны с состоянием его души, что Ипполит замер на месте, продолжая, не видя смотреть в окно и слушать.

Дела идут, покачиваясь пьяно,

То в гору, то с горы.

По всей Дороге-то бугры, то ямы,

То ямы, то бугры.

Дела идут, а жизнь стоит на месте,

Из года в год.

Ни радости большой, ни доброй вести —

Лишь времени отсчет.

Еще чуть-чуть — и пред очами Бога

Откроешь суть:

Зачем душе дана была Дорога

И чем оплачен путь.

Но ослепленный знаньем этой сути —

Уж не раскроешь рта,

Чтоб вынести неведомое в люди

Из-под Креста.

— Наверное, я неудачник или не так живу. Не летаю, как некоторые «багажом» в другие города, не хожу с друзьями 31 декабря в баню, не пью вино. Стоп! — и тут ему в голову неожиданно пришла странная по своей смелости и дикости необычная для Ипполита мысль.

— А не сходить ли ему прямо сейчас в баню, и именно сегодня 31 декабря! Ведь доктору, так подфартило после того, как он побывал в бане. Вот что надо сделать! Сверлила настойчиво Ипполитову голову дичайшая по своей дерзости мыслишка

— А вдруг и мне повезет и случится чудо. Чем я хуже этого пьяницы!

Но в тоже время другая, уже трезвая и правильная мысль, убивая своей прямолинейной правдой, говорила ему обратное.

— Опомнись безумец! Ты же солидный и порядочный мужчина, у тебя положение, устойчивые жизненные принципы, наконец, у тебя есть собственная ванна. Зачем тебе баня? Подхватишь еще какой-нибудь лишай или грибок.

Ипполит стал упорно отгонять крамольные мысли о бане, называя их чушью, бредом сумасшедшего, но они не уходили, а все больше захватывали его естество.

— Нет, это невозможно, это недопустимо. А вдруг кто-то из знакомых увидит меня, да еще голым, совсем голым! А король-то голый, — всплыла неожиданно где то, кем то, когда-то сказанная мысль.

Ипполит похолодел, а затем его пробил обильный пот. Ему стало страшно и в тоже время жалко себя. Он не мог принять окончательного решения, так-как не привык делать что-либо неординарного, выходящего за его круг полномочий и ответственности. А здесь и сейчас это необходимо было сделать.

— Чушь, чушь, чушь! — постоянно твердил себе под нос Ипполит, но что было для него удивительно, так это то, что его руки, помимо его воли, механически собирали банные принадлежности.

В черный дорогой портфель были вложены мочалка, мыло, маленькое полотенце, купальная шапочка, тапочки, смена нижнего белья.

— Что-то еще? — мучительно вспоминал Ипполит.

— Что же еще? Очень важное! Ах да! Как я мог об этом позабыть!

Он подошел к серванту, открыл дверцу и вынул оттуда бутылку отборного армянского коньяка емкостью 0,7 литра. Коньяк, лимон, банка лосося — все последовало в портфель за банными аксессуарами.

Постоянно твердя себе под нос, что это чушь, что этого не может быть, что он сошел с ума, наконец, что это все происходит не с ним, а с кем-то другим, а он как-бы наблюдает все со-стороны, Ипполит Георгиевич оделся и вышел из квартиры, так до конца и не веря, что все это происходит с ним. Последнее, что промелькнуло в полусознании бедного Ипполита, было то, как будет он себя вести в бане вместе с голыми людьми, а еще вместе с ними мыться и париться. Он этого не знал и боялся. Все это было выше его понимания.

Часы показывали 14 часов ровно.

— Где взять веник? — мелькнуло у него в голове.

— Лукашин был с веником, да и появляться в бане без веника просто смешно. Что подумают люди! Пришел просто помыться, как-будто у него в квартире нет ванны. Это унизительно, если они так подумают про меня. — И тут Ипполита осенило.

Рядом жил сосед Василий Петрович, заядлый любитель попариться. Он подошел к двери соседа, поднял руку, чтобы позвонить и тут же ее опустил.

— Что я скажу? Может соврать, что это не для меня. А для кого? Нет, буду, как ни тяжело и нелепо, говорить правду и только правду!

Ипполит вздохнул и нажал на кнопку звонка. Открыл дверь сам Василий Петрович и не поверил собственным глазам. Перед ним стоял Ипполит Георгиевич собственной персоной, которого они за глаза с женой называли большим начальником и, который здоровался с ними, исключительно молча, еле заметным кивком головы, не более того.

— Добрый день! — выдавил из себя, краснея, Ипполит.

— Здрасьте! — выпалил от неожиданности сосед.

На просьбу Ипполита одолжить ему веник для бани, Василий Петрович задал же ему его же глупый вопрос.

— А зачем вам баня? Что у вас нет ванной?

Ипполит смущаясь, стал неуклюже врать.

— Знаешь, Петрович, каждый год 31 декабря мы с друзьями ходим в баню. Это у нас, стало быть, традиция такая. А сам понимаешь, что за баня без веника! — вспомнив рассказ Жени Лукашина про баню, он уже смелее продолжал.

— Знаю, что у тебя в запасе всегда найдется веничек, вот и заскочил по-соседски на ходу.

Не веря ни одному его слову, Василий Петрович тупо уставился на Ипполита и молчал, туго соображая. Затем, спохватившись, пожал плечами и спросил.

— А тебе какой?

— Что какой? — не понял вопроса Ипполит.

— Ну, я говорю про веник: березовый, хвойный, аль дубовый?

— А… — промычал ошарашенный Ипполит.

— Наверное… — и замолчал, соображая, какой-бы выбрать, чтобы не попасть впросак.

— Дубовый?! — подсказал Василий Петрович, с явным намеком на соседа.

— А не дуб ли ты? И не сошел ли ты с ума?

— Во-во, дубовый — обрадовался подсказке Ипполит.

Сосед быстро юркнул за дверь и тут же показался обратно, но уже с шикарным дубовым веником. Хитро взглянув на Ипполита, Василий Петрович произнес.

— А чем будешь рассчитываться?

Ипполит извиняясь, предложил деньги, но сосед обиделся:

— Ты за кого меня принимаешь, чтобы с соседа, за веник, пусть он даже трижды дубовый, деньги брать-никогда! Да и деньги мне не нужны.

— Ну, а что же тогда? — непонимающе пробасил Ипполит.

— А вот что! Сегодня уже с самого утра 31 декабря, секешь! Скоро Новый год! А у меня еще и маковой росинки не было во рту. Жена — зараза, все убрала, говорит, терпи до гостей. А у меня душа горит, ну прямо не втерпешь. Короче — есть что выпить?

— Есть, но только коньяк.

— Небось, еще и армянский?

— Он самый!

— А, где наше не пропадало! Нальешь стаканчик? — и он, не слушая ответа, бросился обратно в квартиру.

Не прошло и трех секунд, как он снова показался, но уже с двумя гранеными стаканами и с весьма довольной физиономией. Вдруг раздался женский голос.

— Василий, кто там?

— Да сосед за спичками зашел. Скоро Новый год, свечей полно, а он не курит. Вот бедняга и мучается без спичек — соврал громко Петрович.

Выскочив на лестничную площадку и аккуратно прикрыв входную дверь, Василий Петрович, подставляя стаканы, подскочил к Ипполиту.

— Ну, давай соседушка наливай, и себе тоже. Я один не пью, не имею таких принципов. А не будешь пить, веника тебе не видать! — опередил отказ Ипполита опытный Василий Петрович.

— А сейчас веник на вес золота, так что до дна, — предупредил Петрович.

— А за что будем пить? — вдруг спросил Ипполит, искренне удивляясь себе.

— О, это важно! — согласился сосед и подняв многозначительно к верху палец замолчал, соображая про себя, что бы этакое завернуть.

— Давай, знаешь за что? — теперь он закатил к потолку и глаза.

— За обретение настоящих друзей! Ведь я сразу понял, что в баню, ты идешь один, спасаясь от одиночества. Я прав? То-то! — закончил тост Василий Петрович, опрокинув полный стакан коньяка.

Ипполит промолчал и только согласно кивнул головой. Он попытался немного отхлебнуть, но непоколебимый Василий Петрович одной рукой поддержал низ стакана и со-словами.

— Так не делается, — опрокинул содержимое в глотку Ипполита.

Затем философски добавил: «Никакие житейские блага не будут нам приятны, если мы пользуемся ими одни, не деля их с друзьями». И указал большим пальцем на себя.

Это было одно из любимейших выражений Петровича, хотя и единственным, которое он знал наизусть и которым постоянно козырял.

— Оргазм Роттердамский, слышал, небось, крупнейший философ, пацифист, да еще и критинист, — с явным превосходством закончил тираду довольный Василий Петрович. Ипполит хотел его поправить, но не успел. Петрович быстро сунул Ипполиту дубовый веник и невнятно, пробурчав.

— Будет скучно, заходи, — стремглав юркнул за дверь.

— И не оргазм, а Эразм, и не критинист он вовсе, а критицист — подумал про себя Ипполит Георгиевич, удовлетворившись своими познаниями в марксистско-ленинской философии.

После выпитого стакана армянского коньяка у него поднялось настроение, и он уже чувствовал себя намного увереннее, что придавало ему смелости далее двигаться по намеченному судьбой маршруту. Впервые за свои 46 лет Ипполит Георгиевич Вяземский — Осколков, дворянин по происхождению и коммунист по убеждению, шел в коммунальную советскую баню. Чудно! Но это была истинная правда, товарищи! А часы показывали 14 часов и 13 минут.

Следующая глава — Сцена вторая. Лукашины Надя и Женя.