Карнавальная ночь. Послесловие длиною в год. Часть 5

Сцена шестая.

А СУДЬИ КТО?

Кэм Афанасьевич Вольноветров, второй секретарь райкома партии по идеологии, (примечательно, что товарищи по идеологии всегда были вторыми) Бабушкинского района города Москвы взял пакет в руки, покрутил и посмотрел адрес отправителя: «Бесхребетный Игнатий Ильич―районное отделение ВЦСПС».

―Интересно, что же Ильич пишет первому,―задумчиво проговорил Кэм Афанасьевич, открывая пакет с красной молнией под грифом совсекретно для служебного пользования.

Письмо было адресовано Пропагандову Льву Моисеевичу первому секретарю райкома. Но в канцелярии, прочитав, адресат и заголовок письма о безобразиях в доме культуры, резонно посчитали, что раз культура и безобразия―эта идеология по линии второго и положили корреспонденцию в почту Вольноветрову. Первый часто ругался, иногда и смачно матом, что к нему в почту подкладывают документы, которые с полным успехом могли рассмотреть и разрешить его заместители, тем более, если заявители и информаторы в «табеле о рангах» стояли ниже районного комитета партии. Вот если из городского комитета партии или из самого Центрального комитета со Старой площади из ЦК, то это в почту только лично ему―первому. А из районного, да ещё из профсоюзов―школы коммунизма, как тогда их часто называли, да если ещё и по культурной линии (а что ещё можно было ожидать от дома культуры имени комдива Чапаева), то правильней отправить всю эту писанину второму секретарю.

Здесь надо немного отвлечься и рассказать историю о странном и причудливом имени Кэм, которое носил Вольноветров. С первого взгляда, действительно подозрительно странное имя, можно даже подумать иностранное под западный манер―одним словом, оттуда. Но, если знать историю большевистского режима и соотнести с возрастом носителя имени, то всё становится ясно и просто. Имя наше родное, советское, архисоциалистическое!

Родился Вольноветров в 1918 году, когда при большевиках менялся не только политический строй, но вместе с ним и вся культурно―идеологическая надстройка. Родители его были из самых последних пролетариев и простодушно верили в революцию, и не только верили, но и самозабвенно вместе с массами рабочих, крестьян и солдат творили мировую революцию и в своих сердцах и в чужих умах. Поэтому молодые родители и дали своему первенцу имя, связанное и с революцией и созвучное новой эпохе. А именно звонкое, но непонятное имя Кэм, что при революционной расшифровке означало: «К»―коммунизм, «Э»―электрификация, «М»―механизация. Кэм вроде звучит, как иностранное (его обладатель втайне этим гордился), а на самом деле самое что ни на есть большевистское, ленинское с высоким партийно-идеологическим смыслом.

Когда страной рулил дорогой и горячо любимый Никита Сергеевич Хрущёв, он к знаменитому ленинскому лозунгу: «Коммунизм―это есть Советская власть, плюс электрификация всей страны» добавил и свою теоретическую отсебятину: «плюс химизация народного хозяйства».

Вольноветров всерьёз задумался и об изменении своего имени с политической краткой добавкой к нему буквы «Х». Заручившись поддержкой высокого партийного руководства, сопровождавшейся льстивой со слюнкой похвалой и панибратским похлопыванием по плечу: «мол, давай парень, дерзай!», он срочно подготовил необходимые документы на изменение имени. Но затем вдруг передумал и ничего не стал менять. Новый КэмХ так и не состоялся! Некоторые, кто знал о его намерении, недоумевали. «Что случилось?»―носились они в догадках.

А ларчик просто открывался. Его соседка как-то обговорилась, разговаривая с его женой, что начальство и лозунги могут смениться и не раз. И что―опять имя менять?

―А что, баба правду говорит,―подумал Кэм Афанасьевич, невольно подслушав бабский разговор.

Соседка как в воду глядела. Правление дорогого Никиты Сергеевича длилось недолго до октября 1964 года, когда его ближайшие друзья и соратники по партии и политбюро, организовали небольшой такой переворотик и свергли дорогого Никиту, проводив его на пенсию по состоянию здоровья.

Вольноветров не стал добавлять букву «Х» к своему родному имени, здраво рассудив, что лозунги меняются с приходом новых лидеров, но они также и уходят с ними. И не угонишься подстраиваться к политическому моменту, учитывая, что линия партии постоянно и неоднократно искривлялась, изменялась и колебалась. Кэм же, как верный винтик и солдатик системы, вместе с линией партии естественно тоже искривлялся, изменялся и колебался. Что будет в будущем неизвестно, а революционное имя дано навсегда. Эта трезвая мысль обрела осязаемую правду, когда незаметно с ленинского лозунга о коммунизме были под шумок убраны слова бывшего горе-реформатора о непорочной связи Советской власти с химизацией народного хозяйства. На этом история имени для его носителя успешно и завершилась. Пока?! До следующих колебаний!

В архивах Лубянки остался лишь небольшой след в виде справки, выданной и подписанной неизвестно кем, где чёрным по белому было написано: «пытался изменить имя, добавив к существующему имени Кэм букву «Х», но по не известным причинам отказался. При тщательной проверке действий (объект находился в разработке тридцать семь дней) по изменению имени не усматривается враждебной антисоветской деятельности».

Вот так Вольноветров и остался со старым-новым революционно-звучным именем Кэм, которое он считал вечным, как и то, что по его глубокому убеждению, строилось партией большевиков в нашей стране с октября 1917 года.

Решительно вскрыв конверт, Кэм Афанасьевич, натянув на нос большие роговые очки и удобно усевшись в глубокое кожаное кресло, стал внимательно изучать подробную записку бдительного профсоюзного большевика Игнатия Ильича Бесхребетного, аккуратно помешивая ложечкой чай в стакане и причмокивая губами от предвкушаемого удовольствия, то ли от чаепития, то ли от заявления Огурцова.

(Совсекретно. Для служебного пользования)

Уважаемый Лев Моисеевич!

В районное отделение профсоюзов поступило заявление (оригинал прилагается) от исполняющего обязанности директора дома культуры имени комдива Чапаева В.И. товарища Огурцова Серафима Ивановича, русского, члена партии (большевиков) с 1938 года.

При рассмотрении вышеуказанного заявления, прослеживается определённая политическая составляющая, которая по политвесу должна быть, по моему глубокому убеждению, доведена до партийного руководства райкома Бабушкинского района, а может быть, в зависимости от вашего решения, и до городского комитета партии города-героя Москвы, а может быть, и до Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза.

Речь идёт о сознательно спланированных определённой группой товарищей, включая членов партии, комсомола и беспартийных членов, действиях, направленных на срыв отчётного годового доклада и популярно-просветительской лекции по одной из самых актуальных на сегодня тем: «Есть ли жизнь на Марсе?» (лектор Никодилов Я.Ф.). Что в итоге привело к подрыву должностного авторитета временного руководства дома культуры и отдельного лектора из общества по распространению знаний, проводящих и отстаивающих ответственные поручения партии по идейно-культурному воспитанию советских людей, особенно молодёжи на принципах серьёзного подхода к изучению основ марксизма-ленинизма и научного коммунизма.

―Ну, нагородил, наворочил Ильич!―проговорил задумчиво второй секретарь.

―Умеет надемагогить идеолог липовый!―добавил вслух идеологический секретарь райкома.

Дополнительно должен сообщить, что при сборе информации об указанных выше, но не санкционированных свыше действиях, выявились интересные подробности. Текст доклада, с которым должен выступить С.И. Огурцов обманным путем был изьят у докладчика, не кем иным, как секретарем местной партийной ячейки товарищем Никифоровым Эдуардом Рудольфовичем (он же, фокусник) по поручению секретаря местной комсомольской ячейки товарища Крыловой Елены Марковны, работающей в доме культуре заведущей культурно-массовым сектором.

Срыв лекции (причины до конца не выяснены, так как лектор оказался опьянённым и вместо популярной лекции не запланированно станцевал народный грузинский танец под названием «лезгинка») по словам уборщицы тёти Дуси, произошёл с непосредственным участием товарища Усикова Сергея Всеволодовича, кандидата в члены КПСС, заведующим сектором по организационной работе. Уборщица показала, что она, подметая пол в местном буфете, видела, как Усиков предложил лектору поддержать тост и выпить за астрономию. От чего лектор Никодилов, исходя из своей профессиональной деятельности, не смог отказаться. Других сведений об участии кандидата в члены партии Усикова по срыву лекции пока не выявлено.

Из сведений полученных лично от Огурцова С.И., не исключено и участие в тщательно спланированном заранее сговоре ещё двух членов партии, работающих в доме, а именно неких Сидорова и Николаева (они же, клоуны Тип и Топ). Личности и клички заговорщиков уточняются.

По словам самого Огурцова С.И. в мероприятиях по дискредитации партийно-культурной линии были задействованы и беспартийные граждане: бухгалтер Миронов Федор Петрович (вдовец), Ромашкина Аделаида Кузьминична (библиотекарь), Константин Батурин (звукооператор) и некий дядя Вася (полотёр, фамилия уточняется).

―Чёрт возьми! Заговор! Целая банда! Одни клички!―непроизвольно воскликнул Вольноветров.

Свидетели видели, как дядя Вася, полотёря и, начищая пол в коридоре, целовал Григория Ефимовича Кольцова в губы. Последний, оправдывая свои действия, вслух назвал это явно интимное безобразие театрально-постановочной репетицией, подготовкой к Новогоднему вечеру. При дополнительной проверке зафиксировано, что в сценарии вечера такого номера нет и дядя Вася не числится в составе участников. Отсюда следует: налицо явная, наглая, заранее подготовленная и спланированная политическая акция.

Доподлинно известно о любовной связи гражданина Кольцова с секретарём комитета комсомольской организации дома культуры гражданкой Крыловой. Выявлено, что порочная связь наблюдается с июля 1956 года, когда указанные лица находились в пионерском лагере «Артек, в качестве воспитателей.

Гражданка Ромашкина (беспартийная) приказом исполняющего обязанности директора от 2 января 1957 года уволена за развал работы. На должность заведующей клубной библиотеки принята Марина Дмитриевна Лукашина, член партии с 1954 года. Для сведения: её сын Евгений Михайлович Лукашин, активный комсомолец, работает на общественных началах в городском комитете ВЛКСМ в культурно-массовом секторе. Член бюро. Кандидатура Лукашиной нами одобрена.

На новогоднем вечере присутствовал Василий Павлович Телегин с женой, который при разговоре со мной по телефонному аппарату не советовал мне давать хода заявлению товарища Огурцова, что говорит о некоторой непонятной мне позиции члена партии.

Учитывая серьёзность ситуации и положения, сложившихся после проведения указанного выше пресловутого Новогоднего карнавального вечера, считаю своим партийным долгом и, руководствуясь высшими интересами, довести до вашего сведения известные мне сведения, чтобы на более высоком уровне дать оценку произошедшим событиям с учётом политических процессов, происходящих в стране победившего в основном социализма в отдельно взятой стране.

Ответственный секретарь по идеологии отделения ВЦСПС

по Бабушкинскому району г. Москвы, член КПСС с 1931г

Бесхребетный И.И.»

«Р.S.(тоже секретно и прочее)

1. Мероприятия по организации срыва доклада и лекции в ночь 1956-57гг, проводились с применением карнавальных масок, что в определённой степени затрудняет сбор объективной информации об участии в акциях некоторых работников дома культуры и граждан, находившихся в этот момент на вечере в качестве гостей.

2. Бухгалтер Миронов Ф.П. выступил на вечере с басней под условным названием «Медведь на балу» (баснеписец неизвестен), что наводит на мысль об определённой замаскированной критике линии партии, как руководящей и направляющей силы советского общества, на внедрение серьёзной культуры в идейно-воспитательную работу с массами людей.

3. Директор дома культуры товарищ Мышкин А.А. находится в отпуске по болезни с октября 1956года, в пенсионном возрасте, беспартийный».

4. Фокусник Никифоров имеет задолженность по профсоюзным взносам за декабрь 1956 года в сумме 37 копеек. По долгам партвзносов проверка профсоюзами не проводилась».

Сцена седьмая.

ЗВОНОЧЕК СВЕРХУ.

Внимательно, как говорится с карандашом в руке, прочитав письмо, Вольноветров неожиданно для себя, глубоко задумался, что, честно говоря, с ним случалось не так уж и часто. Но здесь он нюхом почувствовал, что дело серьёзное и необходимо в срочном порядке доложить первому.

А в это самое время Лев Моисеевич Пропагандов работал с документами у себя в кабинете. Вдруг в рабочей тишине большого кабинета раздался неприятный звоночек телефона прямой связи. Трель звонка резанула тугослышавшее ухо Пропагандова. Он невольно вздрогнул и тонкой кожей партаппаратчика почувствовал, что звонят с самого верха не просто так.

―Слушаю. Пропагандов у аппарата,―заискивающим сразу же извиняющимся голосом с верноподданическим придыханием завибрировал голос Льва Моисеевича.

Действительно, безусловный природно-административный рефлекс сродни собачьему, как по Павлову, не подвёл первого секретаря райкома. Он не ошибся. Звонили из ЦК КПСС и кто бы вы думали? Сам Аркадий Воландович Романов―новый председатель, не меньше не больше, недавно образованного нового комитета по культуре и киноискусству в ЦК КПСС на Старой площади.

Вот так. А вы думали просто звоночек? Не звонок, а колокол-вулкан! Ей, ей!

Зная цену себе и своей высокой должности, он, придавая еще больший вес своему неожиданному звонку, фамильярно приветствовал Пропагандова:

―Здравствуй, Лёва!

―Здравия желаю, товарищ Романов!―вытянувшись в струнку, уже стоя, приветствовал большого начальника из вышестоящего ареопага Пропагандов.

Повисла тяжёлая пауза, что не предвещало ничего хорошего, естественно для более мелкого чиновника, а хриплое дыхание звонившего ясно говорило в пользу административного разноса.

―Ну, будет выволочка!―быстро подумал тугослышавший Моисеевич.

―Ну, расскажи, что у тебя творится в районе в Новом годе?―пригвоздил вопросом Романов.

―Да ничего особенного. Задачи поставлены. Цели определены. Все работают. Выполняют установки и намеченные партией годовые и пятилетние планы,―с дрожью в голосе заученно, как учили и как положено, но по военному чётко и ясно доложил Лев Моисеевич.

―Ну ладно, не заливай!? А лучше расскажи, что там у тебя случилось в «чапаевке» в Новый год?

―Дык, я не в курсе. А что? У вас есть какая-то информация?―испуганно залепетал первый секретарь райкома.

―Вот я и хотел узнать из первых рук, что же произошло? А ты не в курсе!? Спишь на работе, а враги-то не дремлют. Не знаешь, что в районе деется,―стальным голосом выговорил скороговоркой Романов.

―Пока у меня только устная не официальная, так сказать, информация, но от проверенных лиц,―уже медленно, расставляя каждое слово и придавая вес каждой букве и каждому звуку, громко процедил Романов.

Информация у него была получена от вздорной бабёнки-соседки, которая своеобразно в своем неповторимом стиле, смачно с большим количеством подробностей, которая она придумала, походя, пересказала его жене о событиях карнавальной ночи в дэка. А уж верная супруга передала всё, но уже в своей интерпретации своему муженьку.

Слухи всем известно распространяются быстрее пули и уж конечно, быстрее официальной информации. Вздорная бабёнка соседка Романовых была знакома с близкой подругой Тоси Бурыгиной, которая и поделилась с ней о том, что произошло в Новогоднюю ночь в знаменитой «чапаевке». Особенно в бабской болтовне упор был сделан на срыв какого-то важного доклада по партийно-хозяйственной линии. А срывщики опасаются, как бы чего не вышло, если дойдёт до самых верхов.

Вот и дошло. Сорван партийный доклад, а это уже дело серьёзное и политическое. Романов был опытным партаппаратчиком и носом чуял, откуда «ветер дует» и могут появиться неприятности лично для его важной персоны.

Поэтому, получив информацию в виде слухов и сплетен и обдумав её, он, перестраховываясь, решил сделать опережающий предупредительный звоночек Лёве Пропагандову в райком партии. Он здраво рассуждал:

―Если что? Я уже в курсе и работаю над искоренением! А чего? А всего! Недостатков―пруд пруди!― с удовлетворением размышлял старый, как мир чиновник.

Пропагандов терялся в догадках. Никто ничего ему не докладывал, и он был не в курсе. И эта неизвестность его сильно напрягала, настораживала и пугала. Неизвестность―лучший друг страха.

―Что вам известно, Аркадий Воландович?―заискивающе осторожно, стал прощупывать Романова перворайонный партийный апостол.

―Вот ты и разберись и доложи по форме! Что я тебе информатор. Это твои дела разбираться у себя в районе. Ты уже должен быть у меня на докладе и в подробностях, в тонкостях доложить о случившемся. А ты ещё не ухом, не рылом. Плохо! Очень плохо!

―О случившемся?!―упавшим голосом, как эхо повторил за большим начальником не так уж большой по сравнению с первым районный начальник. И быстро спохватившись, продолжил:

―Слушаюсь! Виноват! Разберусь и доложу лично,―бодро в трубку, но внутренне упавшим голосом проговорил Лев Моисеевич. Про себя же всё прокручивал: «что же могло произойти в этом чертовом доме культуры имени комдива Чапаева?»

―Вот именно, и лучше будет для вас, если ты это сделаешь в максимально короткие сроки. Может не всё так плачевно, успеем поправить или замять Усёк?―прозвучал в трубке голос Аркадия Воландовича.

―Слушаюсь!―снова, как и в первый раз, но, уже подпрыгнув на месте, так как он продолжал стоять, верноподданнически проорал Пропагандов, вытягиваясь в струнку.

Романов, продолжая разговор, но, уже не связывая с только что состоявшимся диалогом, пространно стал размышлять:

―И вот ещё что!

Ведь надо было и нравоучения ритуальные совершить. Идеология в культуре―вот главное. Романов, зная, что телефоны прослушивались (это было давно заведено―в стране победившего социализма, вожди должны знать настроение своего народа) продолжил обязательное словоблудие.

Телефонные разговоры самих членов ЦК довольно часто и главное систематически доводились до самого верха. Поэтому необходимо было в каждой рабочей ситуации, в простом разговоре подчёркивать лично свою неустанную заботу о выполнении указаний вышестоящего руководства, что и олицетворяло собой ту самую работу по проведению курса и линии монолитной и стабильной коммунистической партии Советского Союза, обеспечивая прочность вертикали власти.

―Я так думаю, что нам большевикам-ленинцам надо покончить с разнобоем в оценке культурных мероприятий, всяких там художеств, сценариев, фильмов и прочего творческого хлама. А то, что происходит? Открываешь одну газету, например «Труд», там дана одна оценка какому-то культурному событию, ну, к примеру, новому фильму. Смотрю другую газету, например, нашу «Литературку», совсем другая оценка. Это дезориентирует зрителей, наш народ и население окраин. С этим надо решительно, архисрочно, по-ленински кончать! Ты согласен со мной, Моисеич?

―Конечно, а как же иначе! Архисогласен, что надо архисрочно, Аркадий Воландович! Безобразие! Бардак! По ленински! Кончать, окончательно всех кончать, решительно с инакомыслием, своеволием и отсебятиной.

―Вот и я говорю. Общая оценка должна быть единой, глубоко партийной. Расхождения возможны в частностях. А главная мысль, идея должны быть типичными, общепонятными для масс и отдельных индивидуумов-умников, чтобы не было разных всяких толкований, я уж не говорю о политически враждебных. Вот у тебя в районе тоже разнобой в оценках. Так?

―Есть товарищ Романов отдельные недочёты и мелкий разнобой, так сказать волюнтаризм. Но, с этим наш аппарат активно борется, как Дон Кихот,―решил блеснуть знанием истории и литературы первый секретарь, не задумываясь о смысле сказанного и добавил:

―Пресекаем всякую ересь и крамолу!―отрапортовал-ответил Лев Моисеевич.

―Кто такой? Что за сотрудник? Как фамилия?―озадачился Романов. ―Чёрт меня дёрнул выпендриться. Надо выкручиваться! Кто же он

такой?―подумал Лев Моисеевич и вспомнил:

―Ламанчевский! Он у нас недавно, но с солидным партийным стажем!

―Вот на таких и опирайся―на старую ленинскую гвардию! Передавай ему

от меня привет! И строго следи Лев и вовремя реагируй. Вот я недавно пролистал сценарий одной, так себе слабенькой комедии «Карнавальная ночь» какого-то Рязанова. Нелепость какая-то! Совсем не смешно. Не типично! К сожалению, нередко еще появляются у нас бессодержательные и никчемные сценарии, безидейные и малохудожественные картины и фильмы, которые не отвечают высокому призванию советского искусства. А на их выпуск в свет мы расходуем большие государственные средства. Не пора ли прекратить выделять деньги на производство творческого брака в культуре и искусстве!

В этом месте, можно было бы в скобках дописать: «бурные и продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию, возгласы из зала: «Правильно!!!». Это всегда присутствовало и одобрялось при проведении важных партийных мероприятий. С трибуной, графином и с гранёным стаканом для докладчика. С многорядным президиумом в составе многочисленных партчиновников местного розлива и живыми символами победившего социализма―передовиками производства, знатными доярками и ткачихами. С красными флагами и с обязательными типовыми портретами Маркса, Энгельса, Ленина и прочих коммунистических идолов, иногда включая и мировую закулису коммунистического международного движения.

―Ты согласен?

―Архиполностью, товарищ Романов!―подражая Ленину и самому Романову, быстро отчеканил дальний предок библейского Моисея.

―Между тем Лёва, жизнь полна действительно забавными и по настоящими шутейными ситуациями. Далеко ходить не надо!―продолжил свой монолог, разговорившийся идеолог от культуры, наивно и искренне считая весь этот бред своей настоящей работой на идеологическом фронте.

―Вот, слушай. Подъезжаю я к нашему зданию на Старой площади на персональной машине. Милиционер свистит: «здесь нельзя останавливаться!» Уже смешно! Чуешь? Свистит мне, моей машине какой-то милиционер. Шофёр пытается переставить мою машину в другое место. А ему, то есть мне опять свистят. Вот смеху-то было, когда я вышел и все ему показал. Больше он уже не свистит. Отсвистелся!―заржал в телефонную трубку высокий чиновник.

Для Пропагандова, даже для него, стало очевидно, что этот бюрократический спрут, в виде новоиспеченного комитета задавит культуру в два, от силы в три года.

―И не было в то время этой дури конца!―это я уже, как автор, не выдержав, вставил своё слово.

―А может быть―это вечная судьба России? Дураки!―философски размышляя про себя, подумал опять же я―автор.

―Ты слушаешь?―вдруг неожиданно спросил Романов.

Я, вместе с Пропагандовым встрепенулся и вернулся в 1957 год, а Лев Моисеевич по-армейски проговорил:

―Слушаюсь!―и после небольшой паузы поправился.

―Извините, слушаю и внимательно! Но вот вопрос? А как избежать разнобоя-то? Не всегда знаешь, как реагировать? Вот и наш случай в доме культуре. Мне пока ничего не доложили. Может, посчитали, что ничего особенного,―хотел вернуть к теме первого разговора Пропагандов, думая этим разузнать, что известно товарищам из ЦК, и главное, их реакцию на произошедшее для собственной ориентировки.

―Как действовать, чтобы всё выполнить чётко и гладко, и главное, в соответствии с линией партии, а вернее в русле указаний партийного начальства?―это был основной вопрос для секретаря райкома.

―Что вы как маленькие? Не знаете, как отнестись к культурно-массовому мероприятию, сценарию, постановке? Ведь есть телефон, всегда можно узнать, как оно нами оценивается. Ну, нет меня на месте, всегда кто-нибудь из аппарата присутствует, кто может пояснить и направить в правильное русло, в соотвестствии с нашей линией,―всё это председатель комитета, проговорил солидно, размеренно, с постепенным разогревом себя и тем голосом, когда надо было кого-то вызвать на ковёр и тщательно отчитать.

Вот такие были времена и порядки!

―Вот и ты почаще звони и всё согласовывай и не будет у тебя всяких там детских неожиданностей в районе,―менторским тоном продолжал беззаботно балаболить человек из ЦК.

―Да, и вот ещё что! Чуть не забыл. Читай статьи и речи нашего первого секретаря дорогого Никиты Сергеевича. Всё! Выполняй! А то я заболтался с тобой! А работы невпроворот. Пленум готовим―очень важный. Ну, об этом пока рано говорить. Но головы кой у кого полетят.

Разговор был окончен и в трубке раздались, как показалось Пропагандову, необычно резкие и раздражающие гудки, которые картечью били прямой наводкой в висок.

―Что он имел ввиду на счёт речей Хруща? Кто полетит? За что?―тревожно подумал районный секретарь, и сразу в голове всплыла цитата из последней речи Никиты Сергеевича на прошедшем пленуме ЦК:

«В культуре общественная критика в целом не оправдала себя. Оценку культурным произведениям: литература, спектакли, постановки, концерты и прочее, должны давать партийные кадры, и партаппарат должен сам решать всё в вопросах искусства. Как в сельском хозяйстве―один с сошкой, семеро с ложкой, так и тут―один с пером, семеро с топором, чтобы вырубать всякую крамолу, стоя за спиной творящего. Вот главная цель партии с ленинских, коммунистических позиций оценивать всё, что делается в культуре».

Браво! Прямей и незадачливей не скажешь. Комментарии излишни!

продолжение следует...